Восхитительно непрофильные товары

В небольшом украинском городке, где бываю я каждое лето, есть роскошный секондхэнд, равных которому в наших росийских столицах не сыскать, ибо волею судеб вещи туда поставляются исключительно из Великобритании и стоят столько, что поиздержаться по-крупному там решительно невозможно, даже если покупать всё, что приглянётся. Нет там столь знакомых петербуржцам затхлых куч скомканного хлама, брезгливо сваленных на колченогих раскладушках, но есть ровные ряды, где всё снабжено ценниками и развешено по размеру, полу и назначению. А главное, имеются там и восхитительно непрофильные товары, например - книги, пара полок с настоящими английского издания книгами. Погоды они, конечно, не делают, видно, что товар случайный и неспросовый, но что одним лишние хлопоты и беспокойство, то другим - радость. В последний мой визит, пока супруга никак не могла определиться с выбором сумочки (а определилась только тогда, когда в одной из сумочек обнаружила за подкладкой пятипенсовую монету - тут уж знак судьбы, никуда не денешься), я занялся обстоятельным осмотром импровизированной библиотечки. Из имеющегося ассортимента в итоге я приобрёл: Rommel? Gunner Who? - записки участника абсолютно неизвестных у нас событий Второй Мировой войны в Северной Африке, книжку, дополнительно примечательную своим непривычным в свете отечественной военной автобиографической прозы жанром - этакий обзор хохм, приколов и несуразиц солдатского быта - по прочтении книга была подарена коллеге, большому знатоку военной истории; затем томик Гарри Поттера, который я, к глубокому огорчению, забыл однажды на почте, где и читал его, стоя в очереди - больше я его не видел; роскошный альбом, живописующий великие битвы истории, излагающий в картах и планах с подробным перечислением действующих лиц, намерений и обстоятельств чуть ли не по часам когда мановением руки куда-то двинул кто полки - отрада педанта, но для человека, который, подобно мне, имена и даты запоминать абсолютно неспособен, вещь гомерически избыточная; роман детективного содержания, до которого до сих пор так и не дошли руки ввиду его пугающей толщины и ещё более пугающе мелкого шрифта и, наконец, книгу "Driving Over Lemons: An Optimist in Andalucia".

Эта книга долго затем напоминала мне о себе, попадаясь под руку в неожиданных местах, и через полгода после покупки всё-таки добилась своего: я начал её читать. Она захватила меня сразу, её простая солнечная атмосфера оказалась именно тем, чего так не хватает жителям больших городов - наверное именно поэтому эта книга собрала пусть не оглушительный, но бесспорный урожай прекрасных отзывов и рецензий.

Фабула книги проста и бесхитростна: англичанин, желающий изменить свою жизнь, перезжает с женой в Испанию, где в деревенской глуши на имеющиеся в его распоряжении скромные средства покупает ферму - пару видавших виды строений на берегу речушки в окруженной горами долине, без водопровода и электричества, пригодную для того, чтобы выжить, но не более. Однако человеку, по-настоящему любящему жизнь, этого вполне хватает для главного: чтобы наслаждаться каждым прожитым днём, повседневной работой - приведением хозяйства в порядок, починкой стен и изгородей, поисками заблудившихся овец, восстановлением смытого половодьем моста; простыми деревенскими радостями - стаканчиком вина в полуденной тени, прогулками по окрестностям и вылазками в ближайший городок, беседами с соседями. Постепенно герой из чужака-туриста, которому взбрела в голову блажь пожить среди тех, кто всю жизнь отдал этой земле, превращается в глазах последних в равного, которому не стыдно подать руку, у которого иногда можно даже чему-нибудь научиться. Проходит время, разведение овец из рискованного эксперимента превращается в источник пусть символического, но дохода, у нашей пары рождается дочь.. Вот небольшой фрагмент в моём переводе, надеюсь, он донесёт до вас то очарование знойного летнего дня в андалузской глубинке, которое так захватывает в изложении влюбившегося в эту землю человека - именно из-за таких моментов от этой книги так трудно оторваться:

"Мы пригнули головы и прошли сквозь дверной проём в сумерки. В маленькой тёмной комнате было прохладнее, несмотря на огонь, полыхающий в очаге. Воздух снаружи медленно кипел на уровне 40 градусов, а мы пододвинули пару низких стульев к пламени. Я наблюдал как Педро демонстрировал ослепительное мастерство в приготовлении своего основного блюда, papas a lo pobre - "картошки для бедных".

Сначала он положил глубокую сковороду, чудовищно засаленную и почерневшую, на треножник над огнём и вылил в неё пару того, что я принял за кофейные чашки (послеобеденного размера) оливкового масла. Затем своим карманным ножом он покромсал пару луковиц, не особо церемонясь насчет их очистки. Когда они радостно зашипели в масле, Педро разделал целую головку чеснока и подбросил в сковороду.

- Разве ты не чистишь зубчики чеснока? - спросил я.
- Боже, нет! Если их не чистить, они не будут подгорать и лучше сохранят свой аромат. А ещё - меньше работы.

Уж в этом он был прав, никаких сомнений.

Далее он взял ведро, в котором была картошка, гигиенично плавающая в воде - её он всё-таки почистил. Сидя на корточках возле очага и покрываясь потом, он грубо порубил картошку большими неровными ломтями прямо в стреляющее масло. Когда сковорода наполнилась до краёв, он перемешал её немножко палочкой и подбросил веток в огонь, чтобы ярче горело. В висящей на столбе корзине были зелёные и красные перцы. Взяв пять или шесть, он добавил в сковороду и их.

- Ладно, теперь пусть оно само, - сказал Педро после небольшого перемешивания и принялся накрывать стол. На терассе стояла шаткая деревянная катушка от кабеля. На неё он водрузил старую банку из-под консервированной рыбы, которую наполнил огромной горстью оливок и дюжиной маринованных острых перцев. Из бумажного мешка он достал круглую, как речной камень, буханку хлеба и разрезал её крест-накрест, вернув две четверти обратно в мешок. Затем он положил две кривые вилки и два стакана на стол и отправился проверить основное блюдо. Я сел, разлил вино из пластиковой бутылки и съел оливку, маринованную в изобилии чеснока, изобилии соли, немного меньшем количестве тимьяна, лаванды и бог знает чего ещё. Большой глоток густого коричневого вина смыл её внутрь.

Скользя отсутствующим взглядом вслед истекающим слюной собакам и вниз по крутому склону, я наблюдал как две реки выбегали, извиваясь, из ущелья. Холмы к югу были почти невидимы в знойной дымке. Ещё один глоток вина и глубокий-глубокий вздох - одна из этих незабываемых трапез.

Усмехаясь, появился Педро с шипящей сковородой, которую он плюхнул на кусок черепицы, заботливо подложенный, чтобы не оставить пятен на кабельной катушке. Затем он взял огромный лоснящийся окорок, отрезал два здоровенных жирных куска и повесил окорок обратно на крюк на столбе. После этого сел на ступеньку, глотнул вина и удовлетворённо вздохнул.

Я тыкал вилкой в сковороду, грыз свой кусок окорока, хлебал своё коричневое вино и болтал с моим гостеприимным хозяином. Еда была великолепна. Я много готовил в этом месяце и это почти всегда была "papas a lo pobre", которую Педро предпочитал на завтрак, обед и ужин, каждый раз с нормативными двумя стаканами вина. Но мне никогда не удавалось это блюдо так, как умел его готовить Педро..."

Я был так захвачен книгой, что совсем не обратил внимание на имя автора, и вернулся к этому вопросу, только дочитав до конца, до самого-самого конца: до задней стороны обложки, на которой среди нескольких кратких рецензий стояла и пара строк за подписью Piter Gabriel. Да, книга была автобиографична, с момента описываемых событий прошло более 20 лет, и автор поныне живёт на своей ферме, разводит овец и пишет книги, которые в Испании известны более, чем в Великобритании. Местные жители в основном относятся доброжелательно к тому, как их жизнь изображена в этих книгах, некоторые даже обрели нечто вроде ореола славы: один из главных героев этой книги, Доминго, который, как оказывается, в жизни вовсе не Доминго - на всякий случай он попросил автора скрыть своё настоящее имя - теперь жалеет о своих опасениях и подписывается "Доминго". Впрочем, есть и недовольные, считающие, что автор изобразил местных жителей этакими простаками, да и вообще автор виноват в том, что в Андалузии стало больше туристов и беженцев, за что кто-то даже предъявлял автору претензии посредством кулаков.

Представьте, автором оказался вовсе не какой-нибудь британский клерк, утомлённый растительным офисным прозябанием. Автора никак уж нельзя упрекнуть в том, что его прежняя жизнь была бедна приключениями: он лопатил песок и гравий на стройплощадке, стриг овец и разводил свиней, работал в странствующем цирке, ездил по Китаю и писал там путеводитель для путешественников, изучил курс французской кухни, ходил на парусной яхте по греческим островам, а до всего этого изучал Французский и изобразительное искусство, был хиппи и редактировал университетскую газетёнку Codpiece, которую, по собственным словам, беззастенчиво скопировал с американской газеты Horseshit. А ещё играл в рок-группе, подменяя за ударной установкой лидера, которому нужно было освободить руки, чтобы иногда приложиться к флейте.

28 апреля 2011 года он дал телефонное интервью для The Telegraph, вот фрагмент:

С тех пор как он ушёл - или, как он радостно уточняет, его выкинули пинком под зад, из группы в возрасте 16 лет, он видел как его прежние школьные приятели стали одной из самых успешных рок-групп мира. Он думал когда-нибудь, как всё могло бы сложиться?
- Я думаю об этом всё время, - говорит он с дурашливой серъёзностью.
- Нет, честно говоря то, что они выбросили меня, было лучшим, что они когда-либо делали. Я был действительно паршивым барабанщиком. Они бы никогда этого не достигли, если бы я я был их барабанщиком.
- Я могу представить, как бы это было весело, но так, наверное, было лучше и для меня. Я очень рад, что я сейчас не шестидесятилетний рок-барабанщик.

Да, я что, до сих пор не назвал имя автора? Позвольте представить: Chris Stewart - некогда первый барабанщик Genesis, игравший на их первом альбоме, а последние десятилетия - андалузский фермер.