Композитор: Пьер Анри

Pierre Henry, наряду с Pierre Schaeffer, является одним из отцов-основателей musique concrete. Однако, несмотря на близкое знакомство с "официальным учением" musique concrete Henry избрал свой собственный путь. Оставив Groupe de Recherches Musicales (G.R.M.), он успешно основал собственную студию и занялся собственной карьерой.

Pierre Henry родился в Париже, в 1927 г. Он никогда не ходил в школу - его учителя приходили к нему домой. По причине слабого здоровья он должен был заниматься физическими упражнениями и, возможно, это причина того, что у него выработалось сильное чувство ритма. В 1944 он учился в консерватории: пианино и перкуссии - у Passeronne, композиции - у Nadia Boulanger и гармонии - у Olivier Messiaen. Henry - большой любитель кино и посещает кинотеатр 2-3 раза в неделю.

В 1949 он получил заказ написать музыку для документального музыкального фильма "Видя невидимое". Затем он начал работать с "disque souple" - записываемой пластинкой. Магнитофоны тогда еще не были доступны для практического применения. К тому времени он уже был знаком с Pierre Schaeffer и с музыкой Luigi Russolo, John Cage, Walter Ruttmann и т.д.

Когда Schaeffer попросил Henry, как перкуссиониста и пианиста, помогать ему на Symphonie pour un Homme Seul в 1950, это явилось рывком в карьере Henry как композитора "musique concrete", или, лучше, электроакустической музыки.

Ранние электроакустические композиции, датируемые 1950 г., показывают Henry дурачащимся с disque souple, почти так же, как Schaeffer. Структура, однако, сложнее. В то время, как Schaeffer придерживается простых классических или ритмических структур, Henry демонстрирует гораздо большое понимание сложной композиции.

В 1964 Henry под псевдонимом Yper Sound выпускает свой Jerks Electronique с "песней" Psyche Rock. Было продано около 150000 копий пластинки. Henry мгновенно стал знаменитым - не только среди ценителей авангарда, но и среди людей на улицах. Это дало ему возможность заключить хороший контракт с Philips. Несмотря на то, что он всегда шел своим путем, Henry никогда не был замкнувшимся в себе одиночкой. Дружба с Maurice Bejart провела его по всему миру, он писал музыку для фильмов и для рекламы.

Другим отличием между Schaeffer (и последователями его теорий) и Henry было то, что для Henry звук никогда не был интересен как событие как таковое. Вот почему он отрицает существование шума: есть только звук. Звук ради музыки. По Henry, чувство (он называет его природой), должно быть запечатлено в музыке. Это- фундаментальный шаг за черту, которую провел Schaeffer.

В конце 70-х интерес публики к Henry снижается, но он продолжает развивать свою музыку. С годами его работы постепенно изменились от непримиримых и иногда даже анархичных (для благовоспитанного музыкального общества 50-х) до более искренних и интеллектуальных. Возможно именно из-за этих свойств, неподходящих для общества, в котором приветствовались энергия и идеи панк-рока и анархии, Henry остался в основном на заднем плане. Однако в 1989 WDR транслирует его радио-пьесу в трех действиях по "A La Recherche..." Пруста. В 1990 была издана новая работа Le Livre des Morts Egyptien и Henry был приглашен выступать с ней в различных странах.

После Вашей музыкальной подготовки Вы начали исследовать природу звука. Когда это случилось и почему?

-Почему я вдруг захотел работать с новой музыкальной вселенной? Практически это стало завершением моего формального музыкального образования. Я говорил это много раз и я скажу это снова теперь: я начал слушать мир вокруг меня, снаружи и внутри сада моих родителей, в доме, где началось мое музыкальное обучение и вокальные упражнения. Все это, наверное, произошло по причине моей любви к шумам. Я начал карьеру как перкуссионист довольно рано, колотя по всему вокруг меня: мебели, столам, барабанам. Я достигал момента создания шума и продолжал создавать что-то совершенно новое, неслыханный звук, который становился все сложнее и необычнее. В начале я очень хотел создать что-то странное.

Анри любил театрализованное представление музыки, обожая, например, Вагнера. Он также стал пылким почитателем балета Maurice Bejart. Henry объехал мир с его труппой как звукоинженер. Он также написал много для балета. La Messe Pour Le Temps Present стало очень популярным музыкальным произведением в сфере балета. Henry выражал свою любовь к драматическому театру в композициях, которые представлялись в больших залах, которые создавали атмосферу (языческих?) месс и длились по меньшей мере по три часа без перерыва.

В 60-х Вы работали с рок-группой Spooky Tooth на альбоме Ceremomy. Почему?

-Причина для этого была гораздо больше в коммерции, чем в искусстве. Большой успех La Messe Pour Le Temps Present и Les Jerks Electroniques с Michel Colombier подали моему издателю на Philips идею, что я должен поработать с английской группой, чтобы сделать тематический альбом, основанный на концепции Мессы. Когда мы начали, я этих людей не знал совсем, и я принимал в этом участие по ряду причин, которые сейчас меня бы не заинтересовали, но для меня это предприятие прошло абсолютно безрезультатно. Я планирую новую работу с рок-группой, но сейчас я еще ничего не могу об этом сказать.

Hеnry приехал в Лондон руководить записью. Он пришел в студию и начал процесс редакции."Ему не нравились тяжелые басы и голос, тонущий в ревере, так что он сочинил что-то вроде дополнения - Ceremony II. Эта работа - мириады маленьких дополнительных действий, базирующихся на concrete звуках, бьющиеся там-тамы, перезвон колоколов, образующие маленькие языческие обряды воображаемой дикой религии." (Michel Chion) Возможно, это показывает, как Henry смотрит на поп-музыку: как на языческий ритуал.

Вас интересовала популярная сторона электронной музыки?

-Для меня это не важно, потому что моя музыка никогда не была по-настоящему электронной. Это - музыка для лент, электроакустическая музыка. Так что это меня не волнует. В творчестве не ищут немедленного успеха.

Но Вы следите за тем, что происходит с электроникой в поп-музыке?

-Ну, на самом деле у меня нет времени проявлять настойчивое любопытство в этой сфере. Я крепко держусь за свою собственную формулу и систему. Более того, я думаю, что эта музыка становится все более и более загрязненной... эта музыка абсолютно опошлена на радио, в кино, в рекламе. И я вижу, что сейчас есть один звук. Не ЗВУКИ. Один-единственный звук - везде. Это звук, который стандартизован. Это звук, который произведен цифровым способом - и все это в конце концов приводит к одинаковому звуку, который является больным местом сейчас, в конце столетия.

Как на Вас подействовало, когда Ваш сингл достиг #1 во французcких чартах?

Но я не был первым в хит-параде! Это большое недоразумение! Пластинка номинировалась в категории классической музыки и меня судили по нормам классической музыки. В том же списке на 2-м и 3-м местах были Concerto de Aranjuez, The Four Seasons, Albinoni.

Вы собирали большие аудитории на своих концертах. Вы чувствовали себя как рок-звезда?

-Я познал понимание публики, которой нравились мои концерты. Наверное везде, где я исполнял интерпретации своих работ, я получал немедленный отклик от слушателей. Дело в том, что при издании пластинки реакция слушателя происходит на расстоянии. Так что это интереснее публике, поскольку пластинки копируются, но менее интересно композитору. Но в итоге музыка проникает повсюду, что по существу хорошо. Но не забывайте, что наряду с дисками также есть радио. Недавно я возобновил свое знакомство с радиоволнами.

Должно быть, это было неловко - увидеть вдруг, как толпы людей сходят с ума от твоей музыки.

Меня это не очень смущало, потому что я всегда был занят своей музыкой. И ее целостностью.

Можно ли сказать, что Ваша репутация в 70-х явилась тем, что привело Вас в каталог лэйбла Mantra?

Я так не думаю, поскольку в каталоге Mantra находится музыка, отличающаяся от моей - даже если та музыка тоже необычна. Лэйбл верит в мою музыку. Нет, здесь нечему удивляться. Так случилось, что этим людям нравится моя музыка. Они хорошие люди и они хотят издавать мои работы. Я вполне удовлетворен этим лэйблом.

Интервью и биографическая справка © Ios Smolders,
впервые опубликованы в номере 44 журнала Vital в 1995.

Перевод - Д. Шумаков.